17 апреля, четверг.
Ну наконец-то! Кажется, я нашел подходящий вариант.читать дальше Просят совсем недорого, и от работы недалеко. Договорился на завтра о встрече. Господи, наконец-то у меня будет свой угол, где никто не будет мне указывать, во сколько ложиться спать и проверять, помыл ли я руки перед обедом!
19 апреля, суббота.
Сегодня заселился в комнату.
Все это было настолько странным… Когда вчера я позвонил в дверь, и увидел в дверном проеме ее лицо, первым желанием было убежать, куда глаза глядят. Но ноги будто вросли в пол. «Здравствуйте, это вы по объявлению? Вы звонили вчера?» Не в силах произнести ни слова, я только молча кивнул и протянул руку хозяину. «Ну проходите же. Меня зовут Эдуард, это – Мари. Мы вас ждали. Хотите чаю?» Я прошел в прихожую. «Я бы не просил вас разуться, но Мари не нравится, когда гости ходят по полу в ботинках...возьмите шлепанцы, они новые», - извиняющимся тоном произнес Эдуард. «Садитесь сюда. – Он указал мне на кресло. Мари, развлеки нашего гостя, пока я завариваю чай. Знаете, в пакетиках я не признаю, это совсем не то. Свежий цейлонский – что может быть лучше?» Эдуард скрылся в кухне, продолжая что-то говорить на ходу. Я старался не смотреть на Мари. В конце концов, у всех свои вкусы… Чтобы хоть немного успокоиться, я встал и прошелся по комнате. Здесь было очень чисто, мебель стилизована под старину, на полу мягкий ковер. Почти как у родителей. Я толкнул дверь в соседнюю, предполагаемую мою, комнату и обнаружил совершенно иную картину – много света, удобная широкая кровать, светлый письменный стол, изящная акварель в рамке на стене.. «Нравится? – Эдуард осторожно поставил на массивный столик поднос с чашками. – Я подумал… я прошу немного, наверняка комнату захочет снять какой-нибудь студент… Нам с Мари порой так не хватает молодого общества, а ведь молодежь любит все светлое и яркое, не так ли? Вот я и решил, пусть эта комната будет такой, какой была бы комната моего сына, если бы у меня был сын… Вам нравится?, - повторил он, и я невольно кивнул. «Заселяться можете хоть сегодня. Я вижу, вы хороший человек, и Мари вы понравились, а у нее чутье на людей. Я ни за что не сдал бы вам комнату, если бы Мари сказала «нет». «Могу я подумать?» - спросил я. «О да, конечно, - на лицо Эдуарда набежала тень. – Хотя, если быть до конца откровенным, мне будет очень жаль, если вы откажетесь. Из всех, кто приходил уже по объявлению, вы мне понравились больше всех. А главное, вы нравитесь Мари… Подумайте, и… пожалуйста, сообщите мне в любом случае, хорошо?» Мы выпили чая, потом я еще раз взглянул на комнату, - и вот сегодня перенес сюда вещи.
Комната мне действительно очень нравится. И более того, Эдуард согласился даже на отсрочку первого платежа. Завтра я начинаю работать в банке, и заплачу ему с первого же аванса. А насчет всего остального… все не так страшно.
23 апреля, среда.
Три вечера подряд в ее обществе… Каждый раз мне становится не по себе, когда мы усаживаемся пить чай в гостиной (Эдуард искренне огорчился, когда в первый раз я отказался, я же решил, что так быстрее привыкну, и согласился за небольшую доплату ужинать вместе с ними). Ее смуглое лицо с вечной улыбкой одновременно смущает, и притягивает мой взгляд… Ее большие глаза смотрят так пристально, что у меня начинает дрожать чашка в руках. Ощущение, которое я испытываю, глядя на нее, схоже с тем, которое я испытывал в детстве, натыкаясь в саду на ящерицу (я их смертельно боялся). Как я ни пытаюсь перебороть себя, Мари внушает мне отвращение… Кажется, больше недели я здесь не выдержу… Жаль, Эдуард очень милый человек, да и не хотелось бы терять такой хороший вариант…
25 апреля, пятница.
Вчера я впервые остался с ней наедине. Эдуарду позвонил какой-то знакомый, и ему срочно пришлось уйти. По понятным причинам, Мари не пошла с ним. Вечер выдался дождливым, я не знал, чем заняться, и от нечего делать пошел на кухню, заварил чаю, и устроился с газетой в кресле. Мари сидела на диване напротив меня, возле окна. Вдруг под порывом ветра форточка распахнулась, капли дождя упали ей на волосы. Дождь врывался в комнату вместе с порывами ветра, я встал, закрыл форточку и отряхнул капли с ее волос. Когда я коснулся ее головы, как ни странно, я не испытал никакого отвращения. Ее волосы были прохладными и шелковистыми. Она немного откинула голову и внимательно посмотрела на меня. Я смутился как мальчишка и поспешил отойти.
28 апреля, понедельник.
Эдуард опять уходил, и мы снова были наедине.
Я уже не чувствую отвращения к ней.
30 апреля, среда.
Я болен. Это ненормально. Но меня с каждым днем все больше тянет к Мари. Кажется, это взаимно… Вчера, когда они уходили в свою спальню, и я вдруг представил себе, ЧТО они там будут делать, я почувствовал что-то похожее на ревность…очень похожее…
1 мая, четверг.
Завтра они уезжают – проведут несколько дней за городом. С одной стороны я чувствую облегчение – возможно, так мой недуг пройдет без следа. С другой стороны, - мысль о том, что несколько дней не увижу ее, и все это время она будет с ним, сводит меня с ума… Я определенно болен.
3 мая, суббота.
На работе вчера была вечеринка. Я много выпил и привел домой какую-то женщину. Просто подцепил на улице. Она очень старалась, но…у меня ничего не получилось. Бред… Дал ей денег на такси и выпроводил. Раньше у меня не было таких проблем.
4 мая, воскресенье.
Эдуард звонил. Они возвращаются в среду. Хожу по квартире, как зверь в клетке. Еще целых три дня…
Господи, а если он снова как-нибудь вечером оставит меня с ней наедине???
8 мая, четверг.
Вчера они вернулись. И мне достаточно было одного взгляда на нее, чтобы понять, что мое безумие не ушло никуда, что все эти дни я жил тем моментом, когда снова увижу ее лицо. Такое безмятежное, с неизменной улыбкой… «Мы скучали, - сказал Эдуард. –Мари не нравится жить на природе, я знаю, что она ездит за город только ради меня, и очень это ценю. В этот раз было совсем скучно, к тому же начались дожди, вот мы и решили вернуться. Мари намного лучше в городе, правда, дорогая?» Он взглянул на нее с такой нежностью, что я стиснул зубы, почувствовав острый приступ угрызений совести. Что будет, если он догадается?
12 мая, понедельник.
И все-таки я не мог сдержаться…
Это случилось вчера… Эдуард опять куда-то ушел, и мы остались одни. Видит Бог, я не хотел, чтобы все так получилось. Я не выходил из своей комнаты, каждой клеточкой кожи чувствуя ее присутствие в гостиной, чувствуя, что если увижу ее сейчас, то не смогу сдержаться… И все-таки мне пришлось выйти, потому что голод давал о себе знать все сильнее. Не глядя на нее, я прошел на кухню, сделал себе бутерброды. Почитал газету, растягивая время возвращения назад, молясь о том, чтобы Эдуард вернулся немедленно. Стемнело, и я обрадовался как ребенок – теперь можно было спокойно пройти через гостиную, не видя ее. Я вошел в гостиную как осужденный на плаху, в голове метался лихорадочный вихрь мыслей. Уличный фонарь ярко светил в окно, выхватывая из темноты лицо Мари. Я остановился как вкопанный, сил бороться с искушением уже не оставалось… Эдуард ничего не узнает, Мари никогда ему не скажет… Я шагнул к ней, подхватил на руки, разумеется, она не сопротивлялась…
13 мая, вторник.
Мари, Мари… Ничего слаще ее губ… Ничего более упругого, чем ее тело… Каждая частичка ее устремляется навстречу, а на лице застыла все та же вечная полуулыбка…
Мари, моя Мари…
14 мая, среда.
Кажется, Эдуард что-то подозревает. Мы были очень осторожны, никаких следов, но ему, видимо, подало сигнал тревоги какое-то шестое чувство. За ужином он не сводил с Мари пристального взгляда, затем так же в упор смотрел на меня, говорил против обыкновения мало и иногда как-то чересчур возбужденно смеялся, тут же резко обрывая смех. Я старался не смотреть на Мари. Она была спокойна – как обычно. После ужина Эдуард неожиданно сказал, что уходит. Надел пальто и вышел. Мы остались одни. В этот вечер мы не были близки. Я опасался, что он внезапно вернется, чтобы застать нас. Эдуард пришел в два часа ночи. Впервые я видел его пьяным.
22 мая, четверг.
Я все время спрашиваю себя: любил ли когда-нибудь какой-нибудь мужчина женщину так же, как Эдуард любил Мари. Да, конечно, есть история Ромео и Джульетты – но сделал бы Ромео для Джульетты то, что сделал для Мари Эдуард?
Похороны были вчера. Тяжелая, гнетущая тишина завладела квартирой. Мы с Мари не смотрим в глаза друг другу. Его присутствие еще чувствуется повсюду. Каждый уголок квартиры как немой упрек, как напоминание о том, что мы живы, а Эдуард уже там, под землей, в своем закрытом гробу (человек, попавший под трамвай – не самое приятное для глаз зрелище). Его письмо лежит на столе в гостиной, и я обхожу этот стол стороной. Никогда больше мы не сядем пить чай здесь…
«Дорогой друг! Ни в чем не обвиняйте себя, прошу вас. Я вас понимаю, Мари так красива… Она лучшая женщина на Земле, и неудивительно, что вы полюбили ее… Да, сначала я был зол на вас, признаю, но ведь убить вас не значило бы вернуть Мари… Она сделала свой выбор, и я принимаю его, как бы тяжело для меня это ни было. Но я не могу жить, каждую минуту зная, чувствуя, что она с вами, что она уже не принадлежит мне… Наверное, я безумен, но это давно перестало меня волновать… Прошу вас только об одном – берегите ее. Любите ее, - пусть даже сильнее меня вы ее любить никогда не сможете. Сделайте ее счастливой, раз она решила, что ее счастье – в вас. Помните – если вы сделаете ее несчастной, мой призрак будет вам вечным упреком. Я буду преследовать вас, куда бы вы не шли, и упрекать в том, что вы разрушили нашу жизнь… Поверьте, из любви к ней я смогу даже восстать из гроба…
Прощайте, друг мой, и будьте счастливы вместе…
Ваш Эдуард,
20 мая года ….
п.с. Квартиру я оставляю вам, об этом не беспокойтесь».
27 мая, вторник.
Так дальше продолжаться не может. Мы с Мари не в силах больше оставаться одни в этом доме. Пару дней назад я дал объявление в газету о сдаче комнаты внаем. Сегодня должен прийти новый жилец…
30 мая, пятница.
Мари, Мари… Что ты делаешь с людьми… Что ты делаешь со мной??
Этот мальчишка еще не успел поселиться, как уже смотрит на нее во все глаза… И самое страшное, ей это, кажется, нравится! Бедный Эдуард, я начинаю понимать, как он страдал…
02 июня, понедельник.
Вчера я принял единственно верное решение. Может, это было слишком жестоко по отношению к Мари, но я очень боюсь повторить участь Эдуарда…
Я подошел к ней, глядя прямо в глаза. Она приняла свою участь покорно, все еще улыбаясь и не отводя взгляда. «Прости, - сказал я. – Ведь ты же не обидишься, правда? Это ненадолго. Вечером, в нашей спальне, все будет по-прежнему, обещаю…»
Конечно, она не возражала. Конечно, она не могла возразить.
Разлука даже на минуту, даже час без ее милого лица был пыткой. И все же я сделал это – ради себя, ради нее, ради нас…
Выдернув маленькую резиновую пробочку, сдул ее и положил в коробку в шкаф.