Когда-то я любила одну песню. В ней цыганка пела своему любимому о том, что читает свою судьбу по его ладони. Я тоже когда-то прочла свою судьбу на линиях твоей руки. Не увидела только, насколько эта линия была короткой.
Твои фотографии: теперь в коробке. Наши любимые диски: повернуты корешками к стенке – сегодня я расстаюсь с тобой, но не с любимой музыкой. Потом – когда-нибудь – я наверняка захочу их послушать. Маленькие статуэтки, безделушки, сувениры – символы наших бесконечных совместных дорог – убраны в шкаф.
Нет необходимости избавляться от моего прошлого. Мне не стыдно за него. Мне не больно за то, что ты у меня был. За эти девять лет вместе. Я просто убираю прошлое подальше, чтобы оно перестало быть болезненным настоящим. Чтобы привыкнуть к глаголу «быть» в прошедшем времени.
Комнату наполняет зимнее безжалостное солнце и музыка. Кало поёт во всю мощь “Partir ou rester”. За два месяца я слушала эту песню раз двести. Запрещала себе, но всё равно включала и слушала. И поняла в конце концов, что это правильно. Ты никогда никого не забудешь, пока запрещаешь себе думать о нём. Не сдерживай свою ярость. Не сдерживай свою боль. Прокручивай её в голове раз за разом, пока она не станет надоевшей пластинкой, пока тебя не затошнит от самой себя.
Пока ты сама себя не простишь.
Опустевшие полки сияют чистотой. Я натираю их полиролью, может быть, немного слишком тщательно. Ничем не стереть тот невидимый след, который остался от стоявших здесь фотографий. Нужно время – и музыкальный центр, включенный на режим случайного выбора, соглашается, и поёт мне “Il faut du temps”. Напоминая мне, как долго мы считали, что нам с тобой тоже «нужно время» - подумать, разобраться, всё исправить. А потом – чтобы привыкнуть, что та прогулка в Ницце, по холму Шато, - ты ведь помнил, что это моё самое любимое место в городе, - была последней. И когда мы сидели на набережной, свесив ноги вниз, в обнимку, чтобы согреться на холодном майском ветру, и смотрели, как отплывает жёлтый паром на Корсику, - оба мы знали, что это было в последний раз.
Ты из тех людей, которые оставляют след в душе. Можно жить без тебя. Забыть невозможно. Можно просто привыкнуть, что тебя невозможно вернуть, и жизнь продолжается. Возможно, так кажется только мне. Или всему миру. Кажется невероятным, что слова «нам надо расстаться» произнесла именно я. И что ты, ждавший этого, и мучавшийся от того, что сам не мог на них решиться, отшатнулся, будто от удара.
Я была уже не нужна тебе. А ты заслонял собой весь остальной мир. Мы были как переливающиеся близнецы – странное явление природы, при котором между младенцами в утробе существует общая вена, и один из них в конце концов поглощает другого. Необходимо было порвать эту связь (вот, музыкальный центр, настроившийся на мои мысли, уже поёт голосом Грегори “Le lien”…), пока ты полностью не поглотил меня.
Никто не говорил, что будет легко. Никто не говорил, что не будет сожалений. Но с каким облегчением ты покинул наш бывший общий дом. И с каким облегчением я наблюдала в окно, как ты размещаешь в багажнике чемоданы.
Что было бы невыносимо – расспросы и жалость друзей. Как хорошо, что у нас их было немного, и все они раскиданы по разным концам света.
Звонит домофон, и говорит твоим голосом, чтобы я спустилась к почтовому ящику. Там ключи, вложенные в конверт. Но когда я спускаюсь к ящику, ты тоже там. Ты говоришь, что я опять оставила дверь в квартиру открытой – мы жили с тобой на третьем этаже, и сейчас ты слышишь, как доносится оттуда “Tous les cris les S.O.S.”, и что я должна перестать быть такой беспечной. Мне очень хочется сказать, что это уже не твоё дело, но я просто позволяю обнять себя и прижать крепко-крепко, жестом прощания человека, которому «очень жаль», и для которого я хотя бы какое-то время что-то значила, и который тоже не собирается делать вид, что меня никогда не существовало.
А потом я, с ключами в руках, поднимаюсь наверх.
И закрываю дверь.