Сколько закатов и рассветов отражалось во взгляде, и сколько взглядов утонуло в рассветах и закатах острова.
Остров был миром, и я подчиняла себе этот мир, осваивая его высоты и глубины. Остров был женщиной, и мы любили друг друга как женщины, лаская друг друга на подсознательном, подкожном уровне, она гладила меня волнами, я касалась её камней подушечками пальцев, и мы проникали друг в друга. Остров был нитью, связавшей меня с человеком, чье лицо я невольно искала - и боялась встретить - в толпе. Как это было странно, никогда не встречаться на улицах такого маленького города.
Остров, полюбивший меня сразу, - едва я прикоснулась к нему ступнями, сойдя с паромной палубы, - старался показать себя с лучшей стороны. Женщина-остров знала, что море - лучшее её украшение, и демонстрировала мне все грани и переливы бесконечного водного пространства. Небо, ревнивое, не понимало нашей странной однополой любви, оно обрушило на остров тропический ливень, гневалось, хлестало наотмашь по пальмам, завидовало, прятало-укутывало в облака горделивые вершины гор. Но я говорила ему, как оно прекрасно в сумерках, глубое, бархатно-синее, единое с морем, и небо, тщеславное, сменило гнев на милость, и показывало по вечерам крупные яркие звезды. Небо и море спорили за право смотреть на меня глазами обитателей острова. Чтобы я захотела остаться с одним из этих синеглазых, загорелых мужчин, горячих и нежных, но, увы, не сумевших затронуть мою душу.
Я поднималась на горы и спускалась козьими тропами, пила воду из горной реки и ела грецкие орехи прямо с дерева, старинные города принимали меня в свои объятия и кружили в узких улочках, крохотный белый кораблик вез меня к скалам, и море, которому в тот день было весело, играло с ним, раскачивая почти до предела и бросая в меня пригоршни соленых брызг. И остров шептал: оставайся, я подарю тебе горячий белый песок и барашки облаков, я дам тебе вино из моих виноградников и мой каштановый хлеб, я дам тебе покой, которого нет на твоей холодной земле, и любовь, которую ты больше нигде не найдешь.
И подсознание отвечало, ноги прорастали в эту землю, чтобы не оторваться от неё, руки становились солнечными лучами, тело стремилось раствориться в море, но я собиралась в комок, я отвечала: не могу, но я приеду, я обязательно к тебе вернусь.
И остров искрился вслед, кажется, даже немного плакал всеми своими ночными огнями, когда я смотрела, как он удалялся за бортом парома. Синий остров. Теперь навсегда мой.